Posted: 18.10.10 02:53. Post subject: Вашу мысль, мечтающу..
Вашу мысль, мечтающую на размягченном мозгу, как выжиревший лакей на засаленной кушетке, буду дразнить об окровавленный сердца лоскут: досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.
У меня в душе ни одного седого волоса, и старческой нежности нет в ней! Мир огромив мощью голоса, иду - красивый, двадцатидвухлетний.
Нежные! Вы любовь на скрипки ложите. Любовь на литавры ложит грубый. А себя, как я, вывернуть не можете, чтобы были одни сплошные губы!
Приходите учиться - из гостиной батистовая, чинная чиновница ангельской лиги.
И которая губы спокойно перелистывает, как кухарка страницы поваренной книги.
Хотите - буду от мяса бешеный - и, как небо, меняя тона - хотите - буду безукоризненно нежный, не мужчина, а - облако в штанах!
Не верю, что есть цветочная Ницца! Мною опять славословятся мужчины, залежанные, как больница, и женщины, истрепанные, как пословица
Posted: 18.10.10 02:55. Post subject: Вы думаете, это бред..
Вы думаете, это бредит малярия?
Это было, было в Одессе.
"Приду в четыре",- сказала Мария. Восемь. Девять. Десять.
Вот и вечер в ночную жуть ушел от окон, хмурый, декабрый.
В дряхлую спину хохочут и ржут канделябры.
Меня сейчас узнать не могли бы: жилистая громадина стонет, корчится. Что может хотеться этакой глыбе? А глыбе многое хочется!
Ведь для себя не важно и то, что бронзовый, и то, что сердце - холодной железкою. Ночью хочется звон свой спрятать в мягкое, в женское.
И вот, громадный, горблюсь в окне, плавлю лбом стекло окошечное. Будет любовь или нет? Какая - большая или крошечная? Откуда большая у тела такого: должно быть, маленький, смирный любёночек. Она шарахается автомобильных гудков. Любит звоночки коночек.
Еще и еще, уткнувшись дождю лицом в его лицо рябое, жду, обрызганный громом городского прибоя.
Полночь, с ножом мечась, догнала, зарезала,- вон его!
Упал двенадцатый час, как с плахи голова казненного.
В стеклах дождинки серые свылись, гримасу громадили, как будто воют химеры Собора Парижской Богоматери.
Проклятая! Что же, и этого не хватит? Скоро криком издерется рот. Слышу: тихо, как больной с кровати, спрыгнул нерв. И вот,- сначала прошелся едва-едва, потом забегал, взволнованный, четкий. Теперь и он и новые два мечутся отчаянной чечеткой.
Рухнула штукатурка в нижнем этаже.
Нервы - большие, маленькие, многие!- скачут бешеные, и уже
у нервов подкашиваются ноги!
А ночь по комнате тинится и тинится,- из тины не вытянуться отяжелевшему глазу.
Двери вдруг заляскали, будто у гостиницы не попадает зуб на зуб.
Вошла ты, резкая, как "нате!", муча перчатки замш, сказала: "Знаете - я выхожу замуж".
Что ж, выходите. Ничего. Покреплюсь. Видите - спокоен как! Как пульс покойника. Помните? Вы говорили: "Джек Лондон, деньги, любовь, страсть",- а я одно видел: вы - Джоконда, которую надо украсть! И украли.
Опять влюбленный выйду в игры, огнем озаряя бровей загиб. Что же! И в доме, который выгорел, иногда живут бездомные бродяги!
Дразните? "Меньше, чем у нищего копеек, у вас изумрудов безумий". Помните! Погибла Помпея, когда раздразнили Везувий!
Эй! Господа! Любители святотатств, преступлений, боен,- а самое страшное видели - лицо мое, когда я абсолютно спокоен?
И чувствую - "я" для меня мало. Кто-то из меня вырывается упрямо.
Allo! Кто говорит? Мама? Мама! Ваш сын прекрасно болен! Мама! У него пожар сердца. Скажите сестрам, Люде и Оле,- ему уже некуда деться. Каждое слово, даже шутка, которые изрыгает обгорающим ртом он, выбрасывается, как голая проститутка из горящего публичного дома. Люди нюхают - запахло жареным! Нагнали каких-то. Блестящие! В касках! Нельзя сапожища! Скажите пожарным: на сердце горящее лезут в ласках. Я сам. Глаза наслезнённые бочками выкачу. Дайте о ребра опереться. Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу! Рухнули. Не выскочишь из сердца!
На лице обгорающем из трещины губ обугленный поцелуишко броситься вырос.
Мама! Петь не могу. У церковки сердца занимается клирос!
Обгорелые фигурки слов и чисел из черепа, как дети из горящего здания. Так страх схватиться за небо высил горящие руки "Лузитании".
Трясущимся людям в квартирное тихо стоглазое зарево рвется с пристани. Крик последний,- ты хоть о том, что горю, в столетия выстони!
Posted: 18.10.10 02:55. Post subject: Славьте меня! Я вели..
Славьте меня! Я великим не чета. Я над всем, что сделано, ставлю "nihil".
Никогда ничего не хочу читать. Книги? Что книги!
Я раньше думал - книги делаются так: пришел поэт, легко разжал уста, и сразу запел вдохновенный простак - пожалуйста! А оказывается - прежде чем начнет петься, долго ходят, размозолев от брожения, и тихо барахтается в тине сердца глупая вобла воображения. Пока выкипячивают, рифмами пиликая, из любвей и соловьев какое-то варево, улица корчится безъязыкая - ей нечем кричать и разговаривать.
Городов вавилонские башни, возгордясь, возносим снова, а бог города на пашни рушит, мешая слово.
Улица муку молча пёрла. Крик торчком стоял из глотки. Топорщились, застрявшие поперек горла, пухлые taxi и костлявые пролетки грудь испешеходили.
Чахотки площе. Город дорогу мраком запер.
И когда - все-таки!- выхаркнула давку на площадь, спихнув наступившую на горло паперть, думалось: в хорах архангелова хорала бог, ограбленный, идет карать!
А улица присела и заорала: "Идемте жрать!"
Гримируют городу Круппы и Круппики грозящих бровей морщь, а во рту умерших слов разлагаются трупики, только два живут, жирея - "сволочь" и еще какое-то, кажется, "борщ".
Поэты, размокшие в плаче и всхлипе, бросились от улицы, ероша космы: "Как двумя такими выпеть и барышню, и любовь, и цветочек под росами?" А за поэтами - уличные тыщи: студенты, проститутки, подрядчики.
Господа! Остановитесь! Вы не нищие, вы не смеете просить подачки!
Нам, здоровенным, с шаго саженьим, надо не слушать, а рвать их - их, присосавшихся бесплатным приложением к каждой двуспальной кровати!
Их ли смиренно просить: "Помоги мне!" Молить о гимне, об оратории! Мы сами творцы в горящем гимне - шуме фабрики и лаборатории.
Что мне до Фауста, феерией ракет скользящего с Мефистофелем в небесном паркете! Я знаю - гвоздь у меня в сапоге кошмарней, чем фантазия у Гете!
Я, златоустейший, чье каждое слово душу новородит, именинит тело, говорю вам: мельчайшая пылинка живого ценнее всего, что я сделаю и сделал!
Слушайте! Проповедует, мечась и стеня, сегодняшнего дня крикогубый Заратустра! Мы с лицом, как заспанная простыня, с губами, обвисшими, как люстра, мы, каторжане города-лепрозория, где золото и грязь изъязвили проказу,- мы чище венецианского лазорья, морями и солнцами омытого сразу!
Плевать, что нет у Гомеров и Овидиев людей, как мы, от копоти в оспе. Я знаю - солнце померкло б, увидев наших душ золотые россыпи!
Жилы и мускулы - молитв верней. Нам ли вымаливать милостей времени! Мы - каждый - держим в своей пятерне миров приводные ремни!
Это взвело на Голгофы аудиторий Петрограда, Москвы, Одессы, Киева, и не было ни одного, который не кричал бы: "Распни, распни его!" Но мне - люди, и те, что обидели - вы мне всего дороже и ближе.
Видели, как собака бьющую руку лижет?!
Я, обсмеянный у сегодняшнего племени, как длинный скабрезный анекдот, вижу идущего через горы времени, которого не видит никто.
Где глаз людей обрывается куцый, главой голодных орд, в терновом венце революций грядет шестнадцатый год.
А я у вас - его предтеча; я - где боль, везде; на каждой капле слёзовой течи распял себя на кресте. Уже ничего простить нельзя. Я выжег души, где нежность растили. Это труднее, чем взять тысячу тысяч Бастилий!
И когда, приход его мятежом оглашая, выйдете к спасителю - вам я душу вытащу, растопчу, чтоб большая!- и окровавленную дам, как знамя.
Posted: 18.10.10 02:56. Post subject: Ах, зачем это, откуд..
Ах, зачем это, откуда это в светлое весело грязных кулачищ замах!
Пришла и голову отчаянием занавесила мысль о сумасшедших домах.
И - как в гибель дредноута от душащих спазм бросаются в разинутый люк - сквозь свой до крика разодранный глаз лез, обезумев, Бурлюк. Почти окровавив исслезенные веки, вылез, встал, пошел и с нежностью, неожиданной в жирном человеке взял и сказал: "Хорошо!" Хорошо, когда в желтую кофту душа от осмотров укутана! Хорошо, когда брошенный в зубы эшафоту, крикнуть: "Пейте какао Ван-Гутена!"
И эту секунду, бенгальскую, громкую, я ни на что б не выменял, я ни на...
А из сигарного дыма ликерною рюмкой вытягивалось пропитое лицо Северянина. Как вы смеете называться поэтом и, серенький, чирикать, как перепел! Сегодня надо кастетом кроиться миру в черепе!
Вы, обеспокоенные мыслью одной - "изящно пляшу ли",- смотрите, как развлекаюсь я - площадной сутенер и карточный шулер. От вас, которые влюбленностью мокли, от которых в столетия слеза лилась, уйду я, солнце моноклем вставлю в широко растопыренный глаз.
Невероятно себя нарядив, пойду по земле, чтоб нравился и жегся, а впереди на цепочке Наполеона поведу, как мопса. Вся земля поляжет женщиной, заерзает мясами, хотя отдаться; вещи оживут - губы вещины засюсюкают: "цаца, цаца, цаца!"
Вдруг и тучи и облачное прочее подняло на небе невероятную качку, как будто расходятся белые рабочие, небу объявив озлобленную стачку. Гром из-за тучи, зверея, вылез, громадные ноздри задорно высморкая, и небье лицо секунду кривилось суровой гримасой железного Бисмарка. И кто-то, запутавшись в облачных путах, вытянул руки к кафе - и будто по-женски, и нежный как будто, и будто бы пушки лафет.
Вы думаете - это солнце нежненько треплет по щечке кафе? Это опять расстрелять мятежников грядет генерал Галифе!
Выньте, гулящие, руки из брюк - берите камень, нож или бомбу, а если у которого нету рук - пришел чтоб и бился лбом бы! Идите, голодненькие, потненькие, покорненькие, закисшие в блохастом грязненьке! Идите! Понедельники и вторники окрасим кровью в праздники! Пускай земле под ножами припомнится, кого хотела опошлить!
Земле, обжиревшей, как любовница, которую вылюбил Ротшильд! Чтоб флаги трепались в горячке пальбы, как у каждого порядочного праздника - выше вздымайте, фонарные столбы, окровавленные туши лабазников.
Изругивался, вымаливался, резал, лез за кем-то вгрызаться в бока.
На небе, красный, как марсельеза, вздрагивал, околевая, закат.
Уже сумашествие.
Ничего не будет.
Ночь придет, перекусит и съест. Видите - небо опять иудит пригоршнью обгрызанных предательством звезд?
Пришла. Пирует Мамаем, задом на город насев. Эту ночь глазами не проломаем, черную, как Азеф!
Ежусь, зашвырнувшись в трактирные углы, вином обливаю душу и скатерть и вижу: в углу - глаза круглы,- глазами в сердце въелась богоматерь. Чего одаривать по шаблону намалеванному сиянием трактирную ораву! Видишь - опять голгофнику оплеванному предпочитают Варавву? Может быть, нарочно я в человечьем месиве лицом никого не новей. Я, может быть, самый красивый из всех твоих сыновей. Дай им, заплесневшим в радости, скорой смерти времени, чтоб стали дети, должные подрасти, мальчики - отцы, девочки - забеременели. И новым рожденным дай обрасти пытливой сединой волхвов, и придут они - и будут детей крестить именами моих стихов.
Я, воспевающий машину и Англию, может быть, просто, в самом обыкновенном Евангелии тринадцатый апостол. И когда мой голос похабно ухает - от часа к часу, целые сутки, может быть, Иисус Христос нюхает моей души незабудки.
4
Мария! Мария! Мария! Пусти, Мария! Я не могу на улицах! Не хочешь? Ждешь, как щеки провалятся ямкою попробованный всеми, пресный, я приду и беззубо прошамкаю, что сегодня я "удивительно честный". Мария, видишь - я уже начал сутулиться.
В улицах люди жир продырявят в четырехэтажных зобах, высунут глазки, потертые в сорокгодовой таске,- перехихикиваться, что у меня в зубах - опять!- черствая булка вчерашней ласки. Дождь обрыдал тротуары, лужами сжатый жулик, мокрый, лижет улиц забитый булыжником труп, а на седых ресницах - да!- на ресницах морозных сосулек слезы из глаз - да!- из опущенных глаз водосточных труб. Всех пешеходов морда дождя обсосала, а в экипажах лощился за жирным атлетом атлет; лопались люди, проевшись насквозь, и сочилось сквозь трещины сало, мутной рекой с экипажей стекала вместе с иссосанной булкой жевотина старых котлет.
Мария! Как в зажиревшее ухо втиснуть им тихое слово? Птица побирается песней, поет, голодна и звонка, а я человек, Мария, простой, выхарканный чахоточной ночью в грязную руку Пресни. Мария, хочешь такого? Пусти, Мария! Судорогой пальцев зажму я железное горло звонка!
Мария!
Звереют улиц выгоны. На шее ссадиной пальцы давки.
Открой!
Больно!
Видишь - натыканы в глаза из дамских шляп булавки!
Пустила.
Детка! Не бойся, что у меня на шее воловьей потноживотые женщины мокрой горою сидят,- это сквозь жизнь я тащу миллионы огромных чистых любовей и миллион миллионов маленьких грязных любят. Не бойся, что снова, в измены ненастье, прильну я к тысячам хорошеньких лиц,- "любящие Маяковского!"- да ведь это ж династия на сердце сумасшедшего восшедших цариц. Мария, ближе! В раздетом бесстыдстве, в боящейся дрожи ли, но дай твоих губ неисцветшую прелесть: я с сердцем ни разу до мая не дожили, а в прожитой жизни лишь сотый апрель есть. Мария!
Поэт сонеты поет Тиане, а я - весь из мяса, человек весь - тело твое просто прошу, как просят христиане - "хлеб наш насущный даждь нам днесь".
Мария - дай!
Мария! Имя твое я боюсь забыть, как поэт боится забыть какое-то в муках ночей рожденное слово, величием равное богу. Тело твое я буду беречь и любить, как солдат, обрубленный войною, ненужный, ничей, бережет свою единственную ногу. Мария - не хочешь? Не хочешь!
Ха!
Значит - опять темно и понуро сердце возьму, слезами окапав, нести, как собака, которая в конуру несет перееханную поездом лапу. Кровью сердце дорогу радую, липнет цветами у пыли кителя. Тысячу раз опляшет Иродиадой солнце землю - голову Крестителя. И когда мое количество лет выпляшет до конца - миллионом кровинок устелется след к дому моего отца.
Вылезу грязный (от ночевок в канавах), стану бок о бок, наклонюсь и скажу ему на ухо: - Послушайте, господин бог! Как вам не скушно в облачный кисель ежедневно обмакивать раздобревшие глаза? Давайте - знаете - устроимте карусель на дереве изучения добра и зла! Вездесущий, ты будешь в каждом шкапу, и вина такие расставим по столу, чтоб захотелось пройтись в ки-ка-пу хмурому Петру Апостолу. А в рае опять поселим Евочек: прикажи,- сегодня ночью ж со всех бульваров красивейших девочек я натащу тебе. Хочешь? Не хочешь? Мотаешь головою, кудластый? Супишь седую бровь? Ты думаешь - этот, за тобою, крыластый, знает, что такое любовь? Я тоже ангел, я был им - сахарным барашком выглядывал в глаз, но больше не хочу дарить кобылам из сервской муки изваянных ваз. Всемогущий, ты выдумал пару рук, сделал, что у каждого есть голова,- отчего ты не выдумал, чтоб было без мук целовать, целовать, целовать?! Я думал - ты всесильный божище, а ты недоучка, крохотный божик. Видишь, я нагибаюсь, из-за голенища достаю сапожный ножик. Крыластые прохвосты! Жмитесь в раю! Ерошьте перышки в испуганной тряске! Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою отсюда до Аляски!
Пустите!
Меня не остановите. Вру я, в праве ли, но я не могу быть спокойней. Смотрите - звезды опять обезглавили и небо окровавили бойней! Эй, вы! Небо! Снимите шляпу! Я иду!
Глухо.
Вселенная спит, положив на лапу с клещами звезд огромное ухо.
Posted: 18.10.10 02:57. Post subject: Разворачивайтесь в м..
Разворачивайтесь в марше! Словесной не место кляузе. Тише, ораторы! Ваше слово, товарищ маузер. Довольно жить законом, данным Адамом и Евой. Клячу истории загоним. Левой! Левой! Левой!
Эй, синеблузые! Рейте! За океаны! Или у броненосцев на рейде ступлены острые кили?! Пусть, оскалясь короной, вздымает британский лев вой. Коммуне не быть покоренной. Левой! Левой! Левой!
Там за горами горя солнечный край непочатый. За голод за мора море шаг миллионный печатай! Пусть бандой окружат нанятой, стальной изливаются леевой,- России не быть под Антантой. Левой! Левой! Левой!
Глаз ли померкнет орлий? В старое станем ли пялиться? Крепи у мира на горле пролетариата пальцы! Грудью вперед бравой! Флагами небо оклеивай! Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой!
Posted: 18.10.10 03:10. Post subject: dvanov пишет: Ходи ..
dvanov пишет:
quote:
Ходи .... .
Легко...
О боге болтая, о смирении говоря, помни день - 9-е января. Не с красной звездой - в смирении тупом с крестами шли за Гапоном-попом. Не в сабли врубались конармией-птицей - белели в руках листы петиций. Не в горло вгрызались царевым лампасникам - плелись в надежде на милость помазанника. Скор ответ величества был: "Пули в спины! в груди! и в лбы!" Позор без названия, ужас без имени покрыл и царя, и площадь, и Зимний. А поп на забрызганном кровью требнике писал в приход царевы серебреники. Не все враги уничтожены. Есть! Раздуйте опять потухшую месть. Не сбиты с Запада крепости вражьи. Буржуи рабочих сгибают в рожья. Рабочие, помните русский урок! Затвор осмотрите, штык и курок. В споре с врагом - одно решение: Да здравствуют битвы! Долой прошения!
Posted: 18.10.10 03:21. Post subject: Черный вечер. Б..
Черный вечер. Белый снег. Ветер, ветер! На ногах не стоит человек. Ветер, ветер - На всем божьем свете!
Завивает ветер Белый снежок. Под снежком - ледок. Скользко, тяжко, Всякий ходок Скользит - ах, бедняжка!
От здания к зданию Протянут канат. На канате - плакат: "Вся власть Учредительному Собранию!" Старушка убивается - плачет, Никак не поймет, что значит, На что такой плакат, Такой огромный лоскут? Сколько бы вышло портянок для ребят, А всякий - раздет, разут... Старушка, как курица, Кой-как перемотнулась через сугроб. - Ох, Матушка-Заступница! - Ох, большевики загонят в гроб!
Ветер хлесткий! Не отстает и мороз! И буржуй на перекрестке В воротник упрятал нос.
А это кто? - Длинные волосы И говорит вполголоса: - Предатели! - Погибла Россия! - Должно быть, писатель - Вития...
А вон и долгополый - Сторонкой - за сугроб... Что' нынче невеселый, Товарищ поп?
Помнишь, как бывало Брюхом шел вперед, И крестом сияло Брюхо на народ?..
Вон барыня в каракуле К другой подвернулась: - Ужь мы плакали, плакали... Поскользнулась И - бац - растянулась!
Ай, ай! Тяни, подымай!
Ветер веселый И зол и рад. Крутит подолы, Прохожих косит, Рвет, мнет и носит Большой плакат: "Вся власть Учредительному Собранию"... И слова доносит:
...И у нас было собрание... ...Вот в этом здании... ...Обсудили - Постановили: На время - десять, на' ночь - двадцать пять... ...И меньше - ни с кого не брать... ...Пойдем спать...
Поздний вечер. Пустеет улица. Один бродяга Сутулится, Да свищет ветер...
Эй, бедняга! Подходи - Поцелуемся...
Хлеба! Что впереди? Проходи!
Черное, черное небо.
Злоба, грустная злоба Кипит в груди... Черная злоба, святая злоба...
Трах-тарарах-тах-тах-тах-тах! Вскрутился к небу снежный прах!..
Лихач - и с Ванькой - наутек... Еще разок! Взводи курок!..
Трах-тарарах! Ты будешь знать, . . . . . . . . . . . Как с девочкой чужой гулять!..
Утек, подлец! Ужо, постой, Расправлюсь завтра я с тобой!
А Катька где? - Мертва, мертва! Простреленная голова!
Что', Катька, рада? - Ни гу-гу... Лежи ты, падаль, на снегу!..
Революцьонный держите шаг! Неугомонный не дремлет враг!
7
И опять идут двенадцать, За плечами - ружьеца. Лишь у бедного убийцы Не видать совсем лица...
Всё быстрее и быстрее Уторапливает шаг. Замотал платок на шее - Не оправиться никак...
- Что, товарищ, ты не весел? - Что, дружок, оторопел? - Что, Петруха, нос повесил, Или Катьку пожалел?
- Ох, товарищ, родные, Эту девку я любил... Ночки черные, хмельные С этой девкой проводил...
- Из-за удали бедовой В огневых ее очах, Из-за родники пунцовой Возле правого плеча, Загубил я, бестолковый, Загубил я сгоряча... ах!
- Ишь, стервец, завел шарманку, Что ты, Петька, баба, что ль? - Верно, душу наизнанку Вздумал вывернуть? Изволь! - Поддержи свою осанку! - Над собой держи контроль!
- Не такое нынче время, Чтобы нянчиться с тобой! Потяжеле будет бремя Нам, товарищ дорогой!
- И Петруха замедляет Торопливые шаги...
Он головку вскидавает, Он опять повеселел...
Эх, эх! Позабавиться не грех!
Запирайте етажи, Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба - Гуляет нынче голытьба!
8
Ох ты, горе-горькое! Скука скучная, Смертная!
Ужь я времячко Проведу, проведу...
Ужь я темячко Почешу, почешу...
Ужь я семячки Полущу, полущу...
Ужь я ножичком Полосну, полосну!..
Ты лети, буржуй, воробышком! Выпью кровушку За зазнобушку, Чернобровушку...
Posted: 24.10.10 23:07. Post subject: Я дооооостаююююююююю..
Я дооооостаююююююююю из широких штанин---ТААААААААААААААААААААААААААААКУЮ ХУУУУУУУУУУУУУУУЙНЮ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!(С)Буза)
Стадион Салют .Трибуны.2006 год Экспромт.Попытка прочитать Маяковского.После литра коньяку.Громкий.Повторялся раз десять,тк не получалось вспомнить название Куйни. Игра встала на пару минут.))) Пока судья название не подсказал))
Posted: 24.10.10 23:14. Post subject: dvanov Конечно после..
dvanov Конечно после)) Игра уже была следущая-мы так сказать играли в зрителей)))) Но суко запомнилось))) Буза кстати вчера женился))) Взял 3 дня отпуску---так стишки почитать)))
Posted: 24.10.10 23:43. Post subject: alexsevег пишет: Но..
alexsevег пишет:
quote:
Но вроде в сводках не сообщали)) Значит тихо)
И не говори. Судьба. Если бы не революционные события в Европе, быть Бузе на первой полосе. Революция в очередной раз щелкнула по носу контрреволюционера.
Posted: 04.03.11 00:39. Post subject: Всеволод Емелин *** ..
Всеволод Емелин *** Нежность ***
Мы, русские, очень нежные, Пальни по нам из травматики — мы и помрем. Чьи-то друзья придут на Манежную И устроят погром.
Потому что конкретно по жизни Наши русские существа Чрезвычайно склонны к фашизму, Как давно установил центр «Сова».
А лица кавказской национальности По строению своего организма — Напротив — склонны к интернациональности И антифашизму.
Как увидит русский фашист кавказца, Сразу плетет вокруг него интриги. А если тот не поддается на провокации, Начинает кидать в него зиги.
Это подло зигами кидаться, Можно попасть человеку в глаз. И тут, отложив свою толерантность, Кулаки сжимает Кавказ.
Антифашисты фашистов всегда побеждали, Вот русский лежит с простреленной головой. С его стороны конфликт был национальный, С противоположной стороны — бытовой.
И милиция тоже за антифашистов, Они вспомнят битву под Курской дугой, Поглядят на их смелые, честные лица И отпустят с почетом в горы, домой.
Но пока еще обезврежены Далеко не все провокаторы, И волнуется площадь Манежная, И твердят «Погром» комментаторы.
Вот они шагают — русские фашисты, Стройными рядами навстречу судьбе. Двоечники, троечники и хорошисты Из 10-го «А» и 9-го «Б».
Многих из них в тюрьму посадят За то, что они — фашистские сволочи, На Манежной площади нагадили И сломали китайскую силиконовую елочку.
Поздравляю с наступающим Новым годом! И желаю трудящимся по мере сил, Чтобы каждый был со своим народом, Где его народ с другим народом стрелку забил.
Только помните, что мы очень нежные, Мы подвластны резиновым пулям и острым ножам, По весне расцветают наши трупы-подснежники По большим затаившимся городам.
И когда наши тела расцветут над свалками Теплым светло-розовым цветом, Мимо них пролетит кавалькада джипов с мигалками,
Posted: 22.03.11 11:48. Post subject: И гроб опущен уж в м..
И гроб опущен уж в могилу, И всё столпилися вокруг... Толкутся, дышат через силу, Спирает грудь тлетворный дух... И над могилою раскрытой, В возглавии, где гроб стоит, Учёный пастор, сановитый, Речь погребальную гласит... Вещает бренность человечью, Грехопаденье, кровь Христа... И умною, пристойной речью Толпа различно занята... А небо так нетленно-чисто, Так беспредельно над землёй... И птицы реют голосисто В воздушной бездне голубой...
Posted: 30.03.11 15:37. Post subject: иль лучше в политиче..
иль лучше в политический оффтоп
Антикризисная конференция
Страны-участницы антикризисной конференции заседают за столом. На месте президиума – Cоединённые Штаты Америки. Рядом с Россией, в огромном графине, жидкость, по внешнему виду напоминающая воду.
США: Садитесь поудобней, господа. Повестка дня простая: нам пизда. Тревогу бить пора давно настала! Тут речь не о размерах капитала И разных непогашенных долгах...
Греция: (оживлённо) Вполне согласна. Счастье не в деньгах.
Франция: Легко пиздеть, когда кругом халява...
(Россия делает большой глоток из графина)
Италия: (встаёт) Ты, США, толковая держава, Макдональдс, Микки Маус, спору нет... Но, мамма миа, это - полный бред! Мне некогда рассиживаться с вами. Что там у нас конкретно по программе? Гераклам недостаточно бабла? В асфальт их закатать и все дела.
Испания: Да сядь ты, макаронное мудило! Страна по яйца в кризис угодила, И между прочим, не она одна, В говне почти что каждая страна! Терпимей будь...
США: И я как раз об этом... Терпением, любовью да советом Нам дОлжно жить по замыслу Творца. Над нами Бог, с начала до конца!! А мы друг друга топим беспощадно...
Израиль: (из-под очков) Простите, Бог – над НАМИ. Впрочем, ладно...
США: Ну вот, опять... Опять пустые споры... Месье, мадамы, герры и сеньоры, Избавьтесь от своей душевной гнили!
Куба: (вбегает в зал) Прошу прощенья. Кастро хоронили.
(Россия встаёт и делает глоток из графина)
Испания: Опять?? И что с ним?
Куба: В этот раз инфаркт.
Израиль (со смехом) А помните, как Ясир Арафат....
Иордания: (гневно) Послушай-ка, кудрявый, может хватит? Не всякий прав, кто только виноватит, Своих бы рук в крови не замочить...
Украина: А як оцi наушныкы включыть?
США: И вновь я призываю вас к порядку! Мир катится к всеобщему упадку!! И это вас нисколько не ебёт?
Польша: А кто нам право голоса даёт?
Великобритания: (вскакивает с места) Ирландия и Уэльс – тупые пни!
Голландия: (медленно выпуская дым) Америка, ты гонишь. Не гони.
Швейцария: Нас не ебёт. Реально н-е е-б-ё-т.
Китай: А нас ибёт. Хотя не каздый год. В Год Клысы нам зивётся плевосходно. Одезду сьём. И кацество, и модно. Немнозецько похузе в Год Длакона...
Сейчас уже семнадцать ноль четыре, Мы начали в шестнадцать сорок восемь... Друг друга пидарасим-хуесосим... К чему? Зачем? Ведь кризис отношений Имеет целый ряд простых решений! Тут главное — отвлечься от забот. Вы видели наш фильм «Глубокий рот»? Вот там забот у главной героини!... Из Луцка тёлка...
Украина: Слава Украине!!
(Россия делает три глотка из графина)
Беларусь: (решительно вставая) Мы кризяса никак не ошушшаем... Приедьця, пасматриця, прыглашаем! Всех угасцим картошкай и пятрушкай, Кто не захочшет – па ябалу клюшкай!
Франция: Такой приём... спасибо, не годится. Вот наша бесподобная столица...
Италия: О чём ты, лягушатник, говоришь? Ебали мы ваш засранный Париж! Ах, Мулен Руж! Ах, Сена! Обосраться! А башня ваша, если разобраться - Гора кривых железных перекладин...
Израиль: (наклоняясь к Голландии) Ви знаите, где прячется Бен Ладен? Так я скажу: он прячется у нас. Скорей всего, замешан тут Хамас. Они теперь везде – как по Бродвею... Ой, боже ж мой, к какому зохенвею Придёт многострадальный наш народ? Как думаете?
Голландия: (покачиваясь из стороны в сторону) Блять... вот это прёт...
США: Пиздец какой-то... Так мы до утра Решенья не отыщем ни хера... Нам срочно нужен способ стать добрее!
Иордания: (поднимает руку) Пять долларов за каждого еврея, Которому сознательный народ Вязальной спицей нос его проткнёт! А доброта, пожалуй, будет в том, Что сможет он дышать немного ртом...
Беларусь: (показывает пальцем) А патшаму Галландия смяйоцца??
Франция: Наверно, потому что ей смешно...
Япония: Клянусь своим последним кимоно, Мы тоже бы проблем не ощутили, Беспечно хохотали и шутили, Со всеми были б ласковы и мИлы, Как только нам вернули бы Курилы...
(Россия делает глоток из графина)
Израиль: С ума сошли, с историей играя... Где ваша честь? Где совесть самурая? В который раз я удивляюсь вами: Как можно счастье мерять островами??
Иордания: А чем ещё? Обрезанным хуём?
Украина: (нетерпеливо) Так шо с голодомором? Признаём?
США: Опять бардак! Ну сколько можно, братья? Вас больше не желаю примирять я! А выступить по данному вопросу Я предлагаю... как его... Лаосу.
Лаос: (вставая) Давным-давно, когда великий Будда...
США: (раздражённо) Так, ясно, молодец. Присядь покуда... Кто скажет что-нибудь по существу?
США: Достаточно. Дискуссия закрыта. Признаюсь честно: я обескуражен, Ведь этот день... он был настолько важен... Задача оказалась нелегка, Нам выход не найти из тупика, Друг перед другом бисер только мечем. Тут думать больше нечего. И нечем. Мы всех уже участниц опросили?
Испания: (смотрит в протокол) Почти. За исключением России.
США: Ну что ж, окей... пусть скажет пару слов. Полезет драться - отзовём послов.
Все взгляды устремляются в сторону пустого графина.
Россия: (громко отрыгнув) Один ближневосточный идиот... Сказал, что всё когда-нибудь пройдёт...
Израиль: (злобно сжимает кулачки) Минуточку... Прошу без оскорблений! Что значит – идиот?
Россия: Да уж не гений... Ведь с нами был тогда он незнаком, И ляпнул, не подумав, языком... Проходят вши, ангины, стресс и роды, Убийцы, олигархи, нищеброды, Бандиты, экстрасенсы, колдуны... Пройти бесследно в будущем должны Все войны, революции и стачки, Мытарства от получки до заначки... Но есть одна такая ерунда, Что не пройдёт нигде и никогда, Она рулит и движет этим миром, Любым министром, мэром и банкиром, Её природа не объяснена, У нас зовётся глупостью она... И как бы с нею нИ были вы жёстки, По вам всегда ползут её отростки... Вот в чём причина всех насущных бед, И не влияет ни менталитет, Ни кожи цвет, ни даже форма носа На верное решение вопроса. Тем более, что шибко длинный нос- Он никому удачи не принёс...
Израиль злобно сжимает кулачки
Италия: Бессмысленный набор цветастых фраз!
Украина: (России) Шановный, дэ квытанции за газ?
США: Допустим, мы - глупы, а вы - умны. Зачем же пьёт, позвольте, полстраны? Графин вон целый выжрали до дна...
Россия: (громко отрыгнув) Нам так яснее истина видна. А раз уж мы касаемся морали - Вы на мораль ещё сильней насрали, Когда, благодаря In God We Trust`ам, Венчаться разрешили педерастам.
Беларусь: Я понял так, што кризяс – он в душе... Не ясно только, есць ли он вабше? Адзин сказал, што есць, другой – што нет...
Россия: (Беларуси) Зайдёшь ко мне попозже в кабинет.
(встаёт и направляется к выходу)
В пизду вас всех. Живите, как и жили. Вы этот кризис явно заслужили...
(хлопает дверью)
Голландия: (приоткрывает глаза) А кто сейчас так громко говорил?
Израиль: (кладёт руку на плечо Японии) Глазастый, не видать тебе Курил...
Posted: 03.06.11 19:23. Post subject: Стамм пишет: А то в..
Стамм пишет:
quote:
А то ведь непонятно к какой стране это относится .
К России или поздний Союз .
Автор: Юнна Мориц
Цитата:
Меня от сливок общества тошнит!.. В особенности — от культурных сливок, от сливок, взбитых сливками культуры для сливок общества. Не тот обмен веществ, недостает какого-то фермента, чтоб насладиться и переварить такое замечательное блюдо могла и я — как лучшие умы. Сырую рыбу ела на Ямале, сырой картофель на осеннем поле, крапивный суп и щи из топора в подвале на Урале. Хлеб с горчицей, паслён и брюкву, ела промокашку, и терпкие зелененькие сливки, и яблочки, промерзшие в лесу, — и хоть бы что!.. А тут, когда настало такое удивительное время и всё, что хочешь, всюду продаётся — моря и горы, реки и леса, лицо, одежда, небеса, продукты, включая сливки общества, — тошнит меня как раз от этих самых сливок, чудесно взбитых… Да и то сказать, от тошноты прекрасней всех мелисса.
Большой секрет для маленькой компании — автор сценария (1979)
Posted: 12.03.12 21:53. Post subject: Никто не знал его пр..
Никто не знал его прошлого, а люди из Хунты и подавно. Он был их «маленькой загадкой», их «великим патриотом» и по-своему работал для грядущей мексиканской революции не менее рьяно, чем они. Признано это было не сразу, ибо в Хунте его не любили. В день, когда он впервые появился в их людном помещении, все заподозрили в нем шпиона — одного из платных агентов Диаса. Ведь сколько товарищей было рассеяно по гражданским и военным тюрьмам Соединенных Штатов! Некоторые из них были закованы в кандалы, но и закованными их переправляли через границу, выстраивали у стены и расстреливали. На первый взгляд мальчик производил неблагоприятное впечатление. Это был действительно мальчик, лет восемнадцати, не больше, и не слишком рослый для своего возраста. Он объявил, что его зовут Фелипе Ривера и что он хочет работать для революции. Вот и все — ни слова больше, никаких дальнейших разъяснений. Он стоял и ждал. На губах его не было улыбки, в глазах — привета. Рослый, стремительный Паулино Вэра внутренне содрогнулся. Этот мальчик показался ему замкнутым, мрачным. Что-то ядовитое, змеиное таилось в его черных глазах. В них горел холодный огонь, громадная, сосредоточенная злоба. Мальчик перевел взор с революционеров на пишущую машинку, на которой деловито отстукивала маленькая миссис Сэтби. Его глаза на мгновение остановились на ней, она поймала этот взгляд и тоже почувствовала безымянное нечто, заставившее ее прервать свое занятие. Ей пришлось перечитать письмо, которое она напечатала, чтобы снова войти в ритм работы. Паулино Вэра вопросительно взглянул на Ареллано и Рамоса, которые, в свою очередь, вопросительно взглянули на него и затем друг на друга. Их лица выражали нерешительность и сомнение. Этот худенький мальчик был Неизвестностью, и Неизвестностью, полной угрозы. Он был непостижимой загадкой для всех этих революционеров, чья свирепая ненависть к Диасу и его тирании была в конце концов только чувством честных патриотов. Здесь крылось нечто другое, что-они не знали. Но Вэра, самый импульсивный и решительный из всех, прервал молчание. — Отлично, — холодно произнес он, — ты сказал, что хочешь работать для революции. Сними куртку. Повесь ее вон там. Пойдем, я покажу тебе, где ведро и тряпка. Видишь, пол у нас грязный. Ты начнешь с того, что хорошенько его вымоешь, и в других комнатах тоже. Плевательницы надо вычистить. Потом займешься окнами. — Это для революции? — спросил мальчик. — Да, для революции, — отвечал Паулино. Ривера с холодной подозрительностью посмотрел на них всех и стал снимать куртку. — Хорошо, — сказал он. И ничего больше. День за днем он являлся на работу — подметал, скреб, чистил. Он выгребал золу из печей, приносил уголь и растопку, разводил огонь раньше, чем самый усердный из них усаживался за свою конторку. — Можно мне переночевать здесь? — спросил он однажды. Ага! Вот они и обнаружились — когти Диаса. Ночевать в помещении Хунты-значит найти доступ к ее тайнам, к спискам имен, к адресам товарищей в Мексике. Просьбу отклонили, и Ривера никогда больше не возобновлял ее. Где он спал, они не знали; не знали также, когда и где он ел. Однажды Ареллано предложил ему несколько долларов. Ривера покачал головой в знак отказа. Когда Вэра вмешался и стал уговаривать его, он сказал: — Я работаю для революции. Нужно много денег для того, чтобы в наше время поднять революцию, и Хунта постоянно находилась в стесненных обстоятельствах. Члены Хунты голодали, но не жалели сил для дела; самый долгий день был для них недостаточно долог, и все же временами казалось, что быть или не быть революции — вопрос нескольких долларов. Однажды, когда плата за помещение впервые не была внесена в течение двух месяцев и хозяин угрожал выселением, не кто иной, как Фелипе Ривера, поломойка в жалкой, дешевой, изношенной одежде, положил шестьдесят золотых долларов на конторку Мэй Сэтби. Это стало повторяться и впредь. Триста писем, отпечатанных на машинке (воззвания о помощи, призывы к рабочим организациям, возражения на газетные статьи, неправильно освещающие события, протесты против судебного произвола и преследований революционеров в Соединенных Штатах), лежали неотосланные, в ожидании марок. Исчезли часы Вэры, старомодные золотые часы с репетиром, принадлежавшие еще его отцу. Исчезло также и простенькое золотое колечко с руки Мэй Сэтби. Положение было отчаянное. Рамос и Арел-лано безнадежно теребили свои длинные усы. Письма должны быть отправлены, а почта не дает марок в кредит. Тогда Ривера надел шляпу и вышел. Вернувшись, он положил на конторку Мэй Сэтби тысячу двухцентовых марок. — Уж не проклятое ли это золото Диаса? — сказал Вэра товарищам. Они подняли брови и ничего не ответили. И Фелипе Ривера, мывший пол для революции, по мере надобности продолжал выкладывать золото и серебро на нужды Хунты. И все же они не могли заставить себя полюбить его. Они не знали этого мальчика. Повадки у него были совсем иные, чем у них. Он не пускался в откровенности. Отклонял все попытки вызвать его на разговор, и у них не хватало смелости расспрашивать его. — Возможно, великий и одинокий дух… не знаю, не знаю! — Ареллано беспомощно развел руками. — В нем есть что-то нечеловеческое, — заметил Рамос. — В его душе все притупилось, — сказала Мэй Сэтби. — Свет и смех словно выжжены в ней. Он мертвец, и вместе с тем в нем чувствуешь какую-то страшную жизненную силу. — Ривера прошел через ад, — сказал Паулино. — Человек, не прошедший через ад, не может быть таким, а ведь он еще мальчик. И все же они не могли его полюбить. Он никогда не разговаривал, никогда ни о чем не расспрашивал, не высказывал своих мнений. Он мог стоять не шевелясь — неодушевленный предмет, если не считать глаз, горевших холодным огнем, — покуда споры о революции становились все громче и горячее. Его глаза вонзались в лица говорящих, как раскаленные сверла, они смущали их и тревожили. — Он не шпион, — заявил Вэра, обращаясь к Мэй Сэтби. — Он патриот, помяните мое слово! Лучший патриот из всех нас! Я чувствую это сердцем и головой. И все же я его совсем не знаю. — У него дурной характер, — сказала Мэй Сэтби. — Да, — ответил Вэра и вздрогнул. — Он посмотрел на меня сегодня. Эти глаза не могут любить, они угрожают; они злые, как у тигра. Я знаю: измени я делу, он убьет меня. У него нет сердца. Он беспощаден, как сталь, жесток и холоден, как мороз. Он словно лунный свет в зимнюю ночь, когда человек замерзает на одинокой горной вершине. Я не боюсь Диаса со всеми его убийцами, но этого мальчика я боюсь. Я правду говорю, боюсь. Он — дыхание смерти. И, однако, Вэра, а никто другой, убедил товарищей дать ответственное поручение Ривере. Связь между Лос-Анджелесом и Нижней Калифорнией *1 была прервана. Трое товарищей сами вырыли себе могилы и на краю их были расстреляны. Двое других в ЛосАнджелесе стали узниками Соединенных Штатов. Хуан Альварадо, командир федеральных войск, оказался негодяем. Он сумел разрушить все их планы. Они потеряли связь как с давнишними революционерами в Нижней Калифорнии, так и с новичками. Молодой Ривера получил надлежащие инструкции и отбыл на юг. Когда он вернулся, связь была восстановлена, а Хуан Альварадо был мертв: его нашли в постели, с ножом, по рукоятку ушедшим в грудь. Это превышало полномочия Риверы, но в Хунте имелись точные сведения о всех его передвижениях. Его ни о чем не стали расспрашивать. Он ничего не рассказывал. Товарищи переглянулись между собой и все поняли. — Я говорил вам, — сказал Вэра. — Больше чем кого-либо, Диасу приходится опасаться этого юноши. Он неумолим. Он карающая десница. Дурной характер Риверы, заподозренный Мэй Сэтби и затем признанный всеми, подтверждался наглядными, чисто физическими доказательствами. Теперь Ривера нередко приходил с рассеченной губой, распухшим ухом, с синяком на скуле. Ясно было, что он ввязывается в драки там — во внешнем мире, где он ест и спит, зарабатывает деньги и бродит по путям, им неведомым. Со временем Ривера научился набирать маленький революционный листок, который Хунта выпускала еженедельно. Случалось, однако, что он бывал не в состоянии набирать: то большие пальцы у него были повреждены и плохо двигались, то суставы были разбиты в кровь, то одна рука беспомощно болталась вдоль тела и лицо искажала мучительная боль. — Бродяга, — говорил Ареллано. — Завсегдатай злачных мест, — говорил Рамос, — Но откуда у него деньги? — спрашивал Вэра.- Сегодня я узнал, что он платил счет за бумагу — сто сорок долларов. — Это результат его отлучек, — заметила Мэй Сэтби. — Он никогда не рассказывает о них. — Надо его выследить, — предложил Рамос. — Не хотел бы я быть тем, кто за ним шпионит, — сказал Вэра.- Думаю, что вы больше никогда не увидели бы меня, разве только на моих похоронах. Он предан какой-то неистовой страсти. Между собой и этой страстью он не позволит стать даже богу. — Перед ним я кажусь себе ребенком, — признался Рамос. — Я чувствую в нем первобытную силу. Это дикий волк, гремучая змея, приготовившаяся к нападению, ядовитая сколопендра! — сказал Ареллано. — Он сама революция, ее дух, ее пламя, — подхватил Вэра, — он воплощение беспощадной, неслышно разящей мести. Он ангел смерти, неусыпно бодрствующий в ночной тиши. — Я готова плакать, когда думаю о нем, — сказала Мэй Сэтби. — У него нет друзей. Он всех ненавидит. Нас он терпит лишь потому, что мы — путь к осуществлению его желаний. Он одинок, слишком одинок… — Голос ее прервался сдавленным всхлипыванием, и глаза затуманились. Времяпрепровождение Риверы и вправду было таинственно. Случалось, что его не видели в течение недели. Однажды он отсутствовал месяц. Это неизменно кончалось тем, что он возвращался и, не пускаясь ни в какие объяснения, клал золотые монеты на конторку Мэй Сэтби. Потом опять отдавал Хунте все свое время — дни, недели. И снова, через неопределенные промежутки, исчезал на весь день, заходя в помещение Хунты только рано утром и поздно вечером. Однажды Ареллано застал его в полночь за набором; пальцы у него были распухшие, рассеченная губа еще кровоточила. II Решительный час приближался. Так или иначе, но революция зависела от Хунты, а Хунта находилась в крайне стесненных обстоятельствах. Нужда в деньгах ощущалась острее, чем когда-либо, а добывать их стало еще трудней. Патриоты отдали уже все свои гроши и больше дать не могли. Сезонные рабочие — беглые мексиканские пеоны — жертвовали Хунте половину своего скудного заработка. Но нужно было куда больше. Многолетний тяжкий труд, подпольная подрывная работа готовы были принести плоды. Время пришло. Революция была на чаше весов. Еще один толчок, последнее героическое усилие, и стрелка этих весов покажет победу. Хунта знала свою Мексику. Однажды вспыхнув, революция уже сама о себе позаботится. Вся политическая машина Диаса рассыплется, как карточный домик. Граница готова к восстанию. Некий янки с сотней товарищей из организации «Индустриальные рабочие мира» только и ждет приказа перейти ее и начать битву за Нижнюю Калифорнию. Но он нуждается в оружии. В оружии нуждались все — социалисты, анархисты, недовольные члены профсоюзов, мексиканские изгнанники, пеоны, бежавшие от рабства, разгромленные горняки Кер д'Ален и Колорадо, вырвавшиеся из полицейских застенков и жаждавшие только одного — как можно яростнее сражаться, и, наконец, просто авантюристы, солдаты фортуны, бандиты — словом, все отщепенцы, все отбросы дьявольски сложного современного мира. И Хунта держала с ними связь. Винтовок и патронов, патронов и винтовок! — этот несмолкаемый, непрекращающийся вопль несся по всей стране. Только перекинуть эту разношерстную, горящую местью толпу через границу — и революция вспыхнет. Таможня, северные порты Мексики будут захвачены. Диас не сможет сопротивляться. Он не осмелится бросить свои основные силы против них, потому что ему нужно удерживать юг. Но пламя перекинется и на юг. Народ восстанет. Оборона городов будет сломлена. Штат за штатом начнет переходить в их руки, и наконец победоносные армии революции со всех сторон окружат город Мехико, последний оплот Диаса. Но как достать денег? У них были люди, нетерпеливые и упорные, которые сумеют применить оружие. Они знали торговцев, которые продадут и доставят его. Но долгая подготовка к революции истощила Хунту. Последний доллар был израсходован, последний источник вычерпан до дна, последний изголодавшийся патриот выжат до отказа, а великое дело по-прежнему колебалось на весах. Винтовок и патронов! Нищие батальоны должны получить вооружение. Но каким образом? Рамос оплакивал свои конфискованные поместья. Ареллано горько сетовал на свою расточительность в юные годы. Мэй Сэтби размышляла, как бы все сложилось, если бы люди Хунты в свое время были экономнее. — Подумать, что свобода Мексики зависит от нескольких несчастных тысяч долларов! — воскликнул Паулино Вэра. Отчаяние было написано на всех лицах. Последняя их надежда, новообращенный Хосе Амарильо, обещавший дать деньги, был арестован на своей гасиенде в Чиуауа и расстрелян у стен собственной конюшни. Весть об этом только что дошла до них. Ривера, на коленях скребший пол, поднял глаза. Щетка застыла в его обнаженных руках, залитых грязной мыльной водой. — Пять тысяч помогут делу? — спросил он. На всех лицах изобразилось изумление. Вэра кивнул и с трудом перевел дух. Говорить он не мог, но в этот миг в нем вспыхнула надежда. — Так заказывайте винтовки, — сказал Ривера. Затем последовала самая длинная фраза, какую когда-либо от. него слышали: — Время дорого. Через три недели я принесу вам пять тысяч. Это будет хорошо. Станет теплее, и воевать будет легче. Больше я ничего сделать не могу. Вэра пытался подавить вспыхнувшую в нем надежду. Все это было так неправдоподобно. Слишком много заветных чаяний разлетелось в прах с тех пор, как он начал революционную игру. Он верил этому обтрепанному мальчишке, мывшему полы для революции, и в то же время не смел верить. — Ты сошел с ума! — сказал он. — Через три недели, — отвечал Ривера. — Заказывайте винтовки. Он встал, опустил засученные рукава и надел куртку. — Заказывайте винтовки, — повторил он. — Я ухожу. III После спешки, суматохи, бесконечных телефонных разговоров и перебранки в конторе Келли происходило ночное совещание. Дел у Келли было выше головы; к тому же ему не повезло. Три недели назад он привез из Нью-Йорка Дэни Уорда, чтобы устроить ему встречу с Биллом Карти, но Карти вот уже два дня как лежит со сломанной рукой, что тщательно скрывается от спортивных репортеров. Заменить его некем. Келли засыпал телеграммами легковесов Запада, но все они были связаны выступлениями и контрактами. А сейчас опять вдруг забрезжила надежда, хотя и слабая. — Ну, ты, видно, не робкого десятка, — едва взглянув на Риверу, сказал Келли. Злоба и ненависть горели в глазах Риверы, но лицо его-оставалось бесстрастным. — Я побью Уорда. — Это было все, что он сказал. — Откуда ты знаешь? Видел ты когда-нибудь, как он дерется? Ривера молчал. — Да он положит тебя одной рукой, с закрытыми глазами! Ривера пожал плечами. — Что, у тебя язык присох, что ли? — пробурчал директор конторы. — Я побью его. — А ты когда-нибудь с кем-нибудь дрался? — осведомился Майкл Келли. Майкл, брат директора, держал тотализатор в «Иел-лоустоуне» и зарабатывал немало денег на боксерских встречах. Ривера в ответ удостоил его только злобным взглядом. Секретарь, молодой человек спортивного вида, громко фыркнул. — Ладно, ты знаешь Робертса? — Келли первый нарушил неприязненное молчание, — Я за ним послал. Он сейчас придет. Садись и жди, хотя по виду у тебя нет никаких шансов. Я не могу надувать публику. Ведь первые ряды идут по пятнадцати долларов. Появился Робертс, явно подвыпивший. Это был высокий, тощий человек с несколько развинченной походкой и медлительной речью. Келли без обиняков приступил к делу. — Слушайте, Робертс, вы хвастались, что открыли этого маленького мексиканца. Вам известно, что Карти сломал руку. Так вот, этот мексиканский щенок нахально утверждает, что сумеет заменить Карти. Что вы на это скажете? — Все в порядке, Келли, — последовал неторопливый ответ. — Он может драться. — Вы, пожалуй, скажете еще, что он побьет Уорда? — съязвил Келли. Робертс немного поразмыслил. — Нет, этого я не скажу. Уорд — классный боец, король ринга. Но в два счета расправиться с Риверой он не сможет. Я Риверу знаю. Это человек без нервов, и он одинаково хорошо работает обеими руками. Он может послать вас на пол с любой позиции. — Все это пустяки. Важно, сможет ли он угодить публике! Вы растили и тренировали боксеров всю свою жизнь. Я преклоняюсь перед вашим суждением. Но публика за свои деньги хочет получить удовольствие. Сумеет он ей его доставить? — Безусловно, и вдобавок здорово измотает Уорда. Вы не знаете этого мальчика, а я знаю. Он — мое открытие. Человек без нервов! Сущий дьявол! Уорд еще ахнет, познакомившись с этим самородком, а заодно ахнете и вы все. Я не утверждаю, что он побьет Уорда, но он вам такое покажет! Это восходящая звезда. — Отлично. — Келли обратился к своему секретарю: — Позвоните Уорду. Я его предупредил, что если найду что-нибудь подходящее, то позову его. Он сейчас недалеко, в «Иеллоустоуне»; щеголяет там перед публикой и зарабатывает себе популярность. Келли повернулся к тренеру: — Хотите выпить? Робертс отхлебнул виски и разговорился: — Я еще не рассказывал вам, как я открыл этого мальца. Года два назад он появился в тренировочных залах. Я готовил Прэйна к встрече с Дилэни. Прэйн — человек злой. Снисхождения ждать от него не приходится. Он изрядно отколошматил своего партнера, и я никак не мог найти человека, который бы по доброй воле согласился работать с ним. Положение было отчаянное. И вдруг попался мне на глаза этот голодный мексиканский парнишка, который вертелся у всех под ногами. Я зацапал его, надел ему перчатки и пустил в дело. Выносливый — как дубленая кожа, но сил маловато. И ни малейшего понятия о правилах бокса. Прэйн сделал из него котлету. Но он хоть и чуть живой, а продержался два раунда, прежде чем потерять сознание. Голодный — вот и все. Изуродовали его так, что мать родная не узнала бы. Я дал ему полдоллара и накормил сытным обедом. Надо было видеть, как он жрал! Оказывается, у него два дня во рту маковой росинки не было. Ну, думаю, теперь он больше носа не покажет. Не тут-то было. На следующий день явился — весь в синяках, но полный решимости еще раз заработать полдоллара и хороший обед. Со временем он здорово окреп. Прирожденный боец и вынослив невероятно! У него нет сердца. Это кусок льда. Сколько я помню этого мальчишку, он ни разу не произнес десяти слов подряд. — Я его знаю, — заметил секретарь. — Он немало для вас поработал. — Все наши знаменитости пробовали себя на нем, — подтвердил Робертс. — И он все у них перенял. Я знаю, что многих из них он мог бы побить. Но сердце его не лежит к боксу. По-моему, он никогда не любил нашу работу. Так мне кажется. — Последние месяцы он выступал по разным мелким клубам, — сказал Келли. — Да. Не знаю, что его заставило. Или, может быть, вдруг ретивое заговорило? Он многих за это время побил. Скорей всего ему нужны деньги: и он неплохо подработал, хотя по его одежде это и незаметно. Странная личность! Никто не знает, чем он занимается, где проводит время. Даже когда он при деле, и то — кончит работу и сразу исчезнет. Временами пропадает по целым неделям. Советов он не слушает. Тот, кто станет его менеджером, наживет капитал; да только с ним не столкуешься. Вы увидите, этот мальчишка будет домогаться всей суммы, когда вы заключите с ним договор. В эту минуту прибыл Дэнни Уорд. Это было торжественно обставленное появление. В сопровождении менеджера и тренера он ворвался, как всепобеждающий вихрь добродушия и веселья. Приветствия, шутки, остроты расточались им направо и налево, улыбка находилась для каждого. Такова уж была его манера — правда, не совсем искренняя. Уорд был превосходный актер и добродушие считал наилучшим приемом в игре преуспеяния. По существу, это был осмотрительный, хладнокровный боксер и бизнесмен. Остальное было маской. Те, кто знал его или имел с ним дело, говорили, что — в денежных вопросах этот малый — жох! Он самолично участвовал в обсуждении всех дел, и поговаривали, что его менеджер не более как пешка. Ривера был иного склада. В жилах его, кроме испанской, текла еще и индейская кровь; он сидел, забившись в угол, молчаливый, неподвижный, и только его черные глаза, перебегая с одного лица на другое, видели решительно все. — Так вот он! — сказал Дэнни, окидывая испытующим взглядом своего предполагаемого противника. — Добрый день, старина! Глаза Риверы пылали злобой, и на приветствие Дэнни он даже не ответил. Он терпеть не мог всех гринго, но этого ненавидел лютой ненавистью. — Вот это да! — шутливо обратился Дэнни к менеджеру. — Уж не думаете ли вы, что я буду драться с глухонемым? — Когда смех умолк, он сострил еще раз: — Видно, Лос-Анджелес здорово обеднел, если это — лучшее, что вы могли откопать. Из какого детского сада вы его взяли? — Он славный малый, Дэнни, верь мне! — примирительно сказал Робертс. — И с ним не так легко справиться, как ты думаешь. — Кроме того, половина билетов уже распродана, — жалобно протянул Келли. — Придется тебе пойти на это, Дэнни. Ничего лучшего мы сыскать не могли. Дэнни еще раз окинул Риверу пренебрежительным взглядом и вздохнул. — Придется мне с ним полегче. А то как бы сразу дух не испустил. Робертс фыркнул. — Потише, потише, — осадил Дэнни менеджер.- С неизвестным противником всегда можно нарваться на неприятность. — Ладно, ладно, я это учту, — улыбнулся Дэнни.- Я готов сначала понянчиться с ним для удовольствия почтеннейшей публики. Как насчет пятнадцати раундов, Келли?.. А потом устроить ему нокаут! — Идет,- последовал ответ.- Только чтобы публика приняла это за чистую монету. — Тогда перейдем к делу. — Дэнни помолчал, мысленно производя подсчет. — Разумеется, шестьдесят пять процентов валового сбора, как и с Карта. Но делиться будем по-другому. Восемьдесят процентов меня устроят. — Он обратился к менеджеру: — Подходяще? Тот одобрительно кивнул. — Ты понял? — обратился Келли к Ривере. Ривера покачал головой. — Так вот слушай, — сказал Келли. — Общая сумма составит шестьдесят пять процентов со сбора. Ты начинающий, и никто тебя не знает. С Дэнни будете делиться так: восемьдесят процентов ему, двадцать тебе. Это справедливо. Верно ведь, Робертс? — Вполне справедливо, Ривера, — подтвердил Робертс. — Ты же еще не составил себе имени. — Сколько это, шестьдесят пять процентов со сбора? — осведомился Ривера. — Может, пять тысяч, а может, даже и все восемь,- поспешил пояснить Дэнни.- Что-нибудь в этом роде. На твою долю придется от тысячи до тысячи шестисот долларов. Очень недурно за то, что тебя побьет боксер с моей репутацией. Что скажешь на это? Тогда Ривера их ошарашил. — Победитель получит все,- решительно сказал он. Воцарилась мертвая тишина. — Вот это да! — проговорил наконец менеджер Уорда. Дэнни покачал головой. — Я стреляный воробей, — сказал он. — Я не подозреваю судью или кого-нибудь из присутствующих. Я ничего не говорю о букмекерах и о всяких надувательствах, что тоже иногда случается. Одно могу сказать: меня это не устраивает. Я играю наверняка. А кто знает — вдруг я сломаю руку, а? Или кто-нибудь опоит меня? — Он величественно вскинул голову. — Победитель или побежденный — я получаю восемьдесят процентов. Ваше мнение, мексиканец? Ривера покачал головой. Дэнни взорвало, и он заговорил уже по-другому: — Ладно же, мексиканская собака! Теперь-то уж мне захотелось расколотить тебе башку. Робертс медленно поднялся и стал между ними. — Победитель получит все, — угрюмо повторил Ривера. — Почему ты на этом настаиваешь? — спросил Дэнни. — Я побью вас. Дэнни начал было снимать пальто. Его менеджер знал, что это только комедия. Пальто почему-то не снималось, и Дэнни милостиво разрешил присутствующим успокоить себя. Все были на его стороне. Ривера остался в полном одиночестве. — Послушай, дуралей, — начал доказывать Келли. — Кто ты? Никто! Мы знаем, что в последнее время ты побил нескольких местных боксеров — и все. А Дэнни — классный боец. В следующем выступлении он будет оспаривать звание чемпиона. Тебя публика не знает. За пределами Лос-Анджелеса никто и не слыхал о тебе. — Еще услышат, — пожав плечами, отвечал Ривера, — после этой встречи. — Неужели ты хоть на секунду можешь вообразить, что справишься со мной? — не выдержав, заорал Дэнни. Ривера кивнул. — Да ты рассуди, — убеждал Келли. — Подумай, какая это для тебя реклама! — Мне нужны деньги, — отвечал Ривера. — Ты будешь драться со мной тысячу лет, и то не победишь,- заверил его Дэнни. — Тогда почему вы не соглашаетесь? — сказал Ривера. — Если деньги сами идут к вам в руки, чего же от них отказываться? — Хорошо, я согласен! — с внезапной решимостью крикнул Дэнни.-Я тебя до смерти исколочу на ринге, голубчик мой! Нашел с кем шутки шутить! Пишите условия, Келли. Победитель получает всю сумму. Поместите это в газетах. Сообщите также, что здесь дело в личных счетах. Я покажу этому младенцу, где раки зимуют! Секретарь Келли уже начал писать, когда Дэнни вдруг остановил его. — Стой! — Он повернулся к Ривере. — Когда взвешиваться? — Перед выходом, — последовал ответ. — Ни за что на свете, наглый мальчишка! Если победитель получает все, взвешиваться будем утром, в десять. — Тогда победитель получит все? — переспросил Ривера. Дэнни утвердительно кивнул. Вопрос был решен. Он выйдет на ринг в полной форме. — Взвешиваться здесь, в десять, — продиктовал Ривера. Перо секретаря снова заскрипело. — Это, значит, лишних пять фунтов, — недовольно заметил Робертс Ривере. — Ты пошел на слишком большую уступку. Продул бой. Дэнни будет силен, как бык. Дурень ты! Он наверняка тебя побьет. Даже малейшего шанса у тебя не осталось. Вместо ответа Ривера бросил на него холодный, ненавидящий взгляд. Он презирал даже этого гринго, которого считал лучшим из всех.
Posted: 07.07.12 01:13. Post subject: Срубили елочку под с..
Срубили елочку под самый корешок засняли это на скриншот и мы стали все как шелковые тут впрочем это как кому повезло занялись одни прибыльным ремеслом в особо наглых размерах но большинство как всегда монета разменная и зуб на зуб не попадает не айс пока еще обороняемся но интенсивнее дышим на ладан в отношениях с Кремлем похолодало.
У кого какие причуды я допустим новые идеи в земле ищу а другие в магазинах - цветные линзы мы будем спорить до потери пульса о национализме. каждая сука хочет огласить вердикт довольно, с глаз долой, на хуй уйди, люди откручивали краны, ванны наполняли, чтоб лежать в них днями, мне легко понять их.
Неуверенность в завтрашнем дне и ты ценишь что имеешь, завтра может и того не будет, с музыкальной кухни я ушла в политологию и этим очень довольна, где здесь рассада левых болезней? Наглая, ничем не прикрытая лесть. ваш интерес бубновый в этой игре не новой но политику делают на улицах, снизу ее делают леваки это они коммунисты, нас не остановить.
Они знают, кто за чем стоит, варятся в этих делах, смотрят не плоско, ворошить муравейник надо, я обычный активист движения а вы концептуальное ничто, хоть маршируйте с транспарантами, по проспектам, нагишом, вы ничего не докажете, в особенности тем, кто заварил эту кашу,
хип хоп? - это твоя загубленная молодость чего ты достиг потолок не дает шансов расти.
я повторюсь, ты не участвуешь ни в какого рода движениях вместо этого выбрал мифическую мишень, музыка всегда была протестом в ваших руках - чем она стала? попса с гитарами. и не ушли дальше группы нана вы не читали ни маркса ни манделя ни грамши и вы ни на грамм ни знаете жизни.
за нефть истребляют Осетию, за газ две империи тихо делят Кавказ не потакай патриотическим чувствам заряжают нас СМИ сталинизм хотите воскресить? нет, спасибо
освобождение рабочих - дело их собственных рук мой милый маленький наивный друг один важный момент тут не я придумала переход от насущного хлеба к конкретным политическим требованиям не созреет изнутри его нужно со стороны вносить, подогревать, растить. оторванные руки-ноги далеки от поэзии но саммит большой восьмерки все эти мелочи взвесит и инциденты утрясет ведь ты осел и я осел, и каждый кто еще не просек, что это и его коснется.... ...какой социум,у них на повестке дня каждый раз частная собственность.
и вы. мешаете в кучу демократов и либералов когда одни дают права а вторые их отбирают упраздняют, заменяют победами в футболе, хоккее тили-тили трали-вали, мы голландцев наебали, ажиотаж по телеку, но едва ли теперь понимают отчего бомбят Цхинвали и танки давят детей.
я не встаю с петухами но от толчка вертухая наверняка просыпаются все.
есть такая статья: не бей палец о палец в трудовом законодательстве когда дело касается например улучшения условий труда администрация бог и ты поймешь что ты жалкий раб.
такая маленькая планета, такие дорогие недра, что многие некоторые ставят войну в приоритет, как единственный инструмент решения всех проблем - вы знаете, вы живете над нашей нефтью.
миротворческие войска смерти никому не искали, но себе нашли. все свалили на саакашвили. после этого НАТО еще будет маневрировать со своими учениями в Нижегородской области пару лет спустя потрясающая логика, не находите ли друзья?
Posted: 29.07.12 11:41. Post subject: МАЯКОВСКИЙ http:www...
МАЯКОВСКИЙ
ПРОЩАНЬЕ
В авто, последний франк разменяв. - В котором часу на Марсель? - Париж бежит, провожая меня, во всей невозможной красе. Подступай к глазам, разлуки жижа, сердце мне сантиментальностью расквась! Я хотел бы жить и умереть в Париже, Если б не было такой земли - М_о_с_к_в_а.
Posted: 29.07.12 20:31. Post subject: ЕДУ /МАЯКОВСКИЙ/ Би..
ЕДУ /МАЯКОВСКИЙ/
Билет - щелк. Щека - чмок. Свисток - и рванулись туда мы, куда, как сельди, в сети чулок плывут кругосветные дамы. Сегодня приедет - уродом-урод, а завтра - узнать посмейте-ка: в одно разубран и город и рот - помады, огней косметика. Веселых тянет в эту вот даль. В Париже грустить? Едва ли! В Париже площадь и та Этуаль, а звезды - так сплошь этуали. Засвистывай, трись, врезайся и режь сквозь Льежи и об Брюссели. Но нож и Париж, и Брюссель, и Льеж - тому, кто, как я, обрусели. Сейчас бы в сани с ногами - в снегу, как в газетном листе б... Свисти, заноси снегами меня, прихерсонская степь... Вечер, поле, огоньки, дальняя дорога,- сердце рвется от тоски, а в груди - тревога. Эх, раз, еще раз, стих - в пляс. Эх, раз, еще раз, рифм хряск. Эх,раз, еще раз, еще много, много раз... Люди разных стран и рас, копая порядков грядки, увидев, как я себя протряс, скажут: в лихорадке.
Posted: 30.11.12 11:46. Post subject: Сергей Гандлевский ..
Сергей Гандлевский
* * *
Дай Бог памяти вспомнить работы мои, Дать отчет обстоятельный в очерке сжатом. Перво-наперво следует лагерь МЭИ, Я работал тогда пионерским вожатым. Там стояли два Ленина: бодрый старик И угрюмый бутуз серебристого цвета. По утрам раздавался воинственный крик «Будь готов», отражаясь у стен сельсовета. Было много других серебристых химер – Знаменосцы, горнисты, скульптура лосихи. У забора трудился живой пионер, Утоляя вручную любовь к поварихе. Жизнерадостный труд мой расцвел колесом Обозрения с видом от Омска до Оша. Хватишь лишку и Симонову в унисон Знай бубнишь помаленьку: «Ты помнишь, Алеша?» Гадом буду, в столичный театр загляну, Где примерно полгода за скромную плату Мы кадили актрисам, роняя слюну, И катали на фурке тяжелого Плятта. Верный лозунгу молодости «Будь готов!», Я готовился к зрелости неутомимо. Вот и стал я в неполные тридцать годов Очарованным странником с пачки «Памира».
На реке Иртыше говорила резня. На реке Сырдарье говорили о чуде. Подвозили, кормили, поили меня Окаянные ожесточенные люди. Научился я древней науке вранья, Разучился спросить о погоде без мата. Мельтешит предо мной одиссея моя Кинолентою шосткинского комбината. Ничего, ничего, ничего не боюсь, Разве только ленивых убийц в полумасках. Отшучусь как-нибудь, как-нибудь отсижусь С Божьей помощью в придурковатых подпасках.
В настоящее время я числюсь при СУ- 206 под началом Н.В. Соткилавы. Раз в три дня караульную службу несу, Шельмоватый кавказец содержит ораву Очарованных странников. Форменный зо- омузей посетителям на удивленье: Величанский, Сопровский, Гандлевский, Шаззо – Часовые строительного управленья. Разговоры опасные, дождь проливной, Запрещенные книжки, окурки в жестянке. Стало быть, продолжается диспут ночной Чернокнижников Кракова и Саламанки.
Здесь бы мне и осесть, да шалят тормоза. Ближе к лету уйду, и в минуту ухода Жизнь моя улыбнется, закроет глаза И откроет их медленно снова – свобода. Как впервые, когда рассчитался в МЭИ, Сдал казенное кладовщику дяде Васе, Уложил в чемодан причиндалы свои, Встал ни свет ни заря и пошел восвояси. Дети спали. Физорг починял силомер. Повариха дремала в объятьях завхоза. До свидания, лагерь. Прощай, пионер, Торопливо глотающий крупные слезы.
Posted: 30.11.12 11:53. Post subject: Сергей Гандлевский ..
Сергей Гандлевский
* * *
Устроиться на автобазу И петь про черный пистолет. К старухе матери ни разу Не заглянуть за десять лет. Проездом из Газлей на юге С канистры кислого вина Одной подруге из Калуги Заделать сдуру пацана. В рыгаловке рагу по средам, Горох с треской по четвергам. Божиться другу за обедом, Впаять завгару по рогам. Преодолеть попутный гребень Тридцатилетия. Чем свет, Возить «налево» лес и щебень И петь про черный пистолет. А не обломится халтура – Уснуть щекою на руле, Спросонья вспоминая хмуро Махаловку в Махачкале. 1985
Posted: 07.12.12 12:59. Post subject: Екатерина Перченкова..
Екатерина Перченкова
письмо
послушай, вот этот маленький город на южном урале совсем не страшный. там есть магазин «продукты» и отделение внутренних дел. там было холодно в мае, конечно, там крали и убивали, и каждый второй сидел, и каждый третий, когда напьется, пытается оправдаться. смотри, какие спокойные лица. они могут спиться, повеситься, утопиться, но совсем не умеют бояться.
не было страшно Ларочке Павловой, старшекласснице, звезде любительских порнофильмов и начинающей наркоманке, просыпаться утром, причесываться и краситься, варить какую-то дрянь на конфорке в консервной банке, уезжать от подъезда непонятно с кем и неизвестно куда. те, кто нашел ее мертвой за городом, подумали: вот беда, но не испугались. чего им бояться, знающим снег с октября по май, сумерки с ноября по март, чернильные ночи в подъездах, лампы на сорок ватт, ржавые рельсы узкоколейки, гнилые шпалы, руки в машинном масле, пьянки и ломки. в общем, никто не боялся. ни у лесопилки, ни на бензоколонке, ни в гаражах, ни дома под одеялом.
а я тут хожу, сочиняю сказки тебе, клею конверты, трачу мелочь на марки. я тут привыкла, честно. слушай, каждую ночь за окнами шепчет, скрипит и плачет такой огромный, похожий на море, лес. опускаю в почтовый ящик у магазина «ткани», покупаю кофе, мне и так тут хреново спится. слушай, мой дом стоит над старой слепой еланью и по утрам к его окнам слетаются птицы. и никто не боится. только мне тут страшно, ты представляешь, их глаза как смола под солнцем; я слышу их голоса и нахожу их перья. мне и правда пора собирать рюкзак, покупать сувениры, вязаные носки и малиновое варенье и брать билеты домой. мне и правда нечего делать здесь, неудачнице книжной, нежной, бумажной, если совы то, чем они кажутся. если люди то, чем они кажутся. если все на свете – то чем оно кажется… боже мой.
Posted: 30.12.12 17:55. Post subject: Линор Горалик * * ..
Линор Горалик
* * *
Молочный брат молочную сестру щипает за молочное предплечье, да так, что остаётся желтячок, – помарка масла на молочном супе, нечёткое родимое пятно, единое на весь состав детсада. Кто наших лет, тот нам молочный брат: мы вскормлены одной молочной кухней. О чём ты, Саш, какая "Пепси-кола". Какая Родина, какое, ты чего.
Posted: 02.02.13 20:38. Post subject: ДМИТРИЙ Быков Версия..
ДМИТРИЙ Быков Версия
...Представим, что не вышло. Питер взят Корниловым (возможен и Юденич). История развернута назад. Хотя разрухи никуда не денешь, Но на фронтах подъем. Россия-мать Опомнилась, и немчура в испуге Принуждена стремительно бежать. Раскаявшись, рыдающие слуги Лежат в ногах растроганных господ. Шульгин ликует. Керенскому ссылка. Монархия, однако, не пройдет: Ночами заседает учредилка, Романовым оставлены дворцы. Не состоялась русская Гоморра: Стихию бунта взяли под уздцы При минимуме белого террора, Страна больна, но цел хребет спинной, События вошли в порядок стройный, И лишь Нева бушует, как больной, Когда в своей постели беспокойной Он узнает, что старую кровать Задумано переименовать.
В салоны возвращается уют, И либералы каются публично. За исключеньем нескольких иуд Все, кажется, вели себя прилично. В салоне Мережковского - доклад Хозяина: "Текущие задачи". (Как удалось преодолеть распад И почему все это быть иначе И не могло). Взаправду не могло! Чтоб эта власть держалась больше года? Помилуйте! Восставшее мурло Не означает русского народа, Который твердо верует в Христа. Доклад прекрасно встречен и сугубо Собранием одобрены места, В которых автор топчет Сологуба. "Но Сологуб не столько виноват, Сколь многие, которых мы взрастили. Да, я о Блоке. Болен, говорят. Что он тут нес!" Но Блока все простили.
Сложнее с Маяковским. Посвистев, Ватага футуристов поредела. Он человек общественный - из тех, Кто вкладывает дар в чужое дело, В чужое тело, в будуар, а альков, В борьбу со злом - куда-нибудь да вложит, Поскольку по масштабу дар таков, Что сам поэт вместить его не может. Духовный кризис за год одолев, Прокляв тиранов всею мощью пасти, Он ринется, как вышколенный лев, Внедрять в умы идеи прежней власти, Давя в душе мучительный вопрос, Глуша сомненья басовым раскатом - И, написав поэму "Хорошо-с", С отчаянья застрелится в тридцатом. Лет за пять до него другой поэт, Не сдерживая хриплого рыданья, Прокляв слепой гостинничный рассвет, Напишет кровью "Друг мой, до свиданья..." - Поскольку мир его идет на слом, А трактор прет, дороги не жалея, И поезд - со звездою иль с орлом - Обгонит жеребенка-дуралея. Жизнь кончена, былое сожжено, Лес извели, дороги замостили... Поэту в нашем веке тяжело, Блок тоже умер. (Но его простили).
Тут из Европы донесется рев Железных толп, безумием обятых. Опять повеет дымом. Гумилев Погибнет за Испанию в тридцатых. Цветаева задолго до войны, Бросая вызов сплетникам досужим, Во Францию уедет из страны За жаждущим деятельностьи мужем - Ему Россия кажется тюрьмой... Какой-то рок замешан в их альянсе, И первой же военною зимой Она и он погибнут в Резистансе. В то время вечный мальчик Пастернак, Дыша железным воздухом предгрозья, Уединится в четырех стенах И обратится к вожделенной прозе. Людей и положений череда, Дух Рождества, высокая отвага... И через год упорного труда Он ставит точку в "Докторе Живаго" И отдает в российскую печать. Цензура смотрит пристально и косо, Поскольку начинает замечать Присутствие еврейского вопроса, А также порнографию. (Поэт!) Случаются сомнительные трели Насчет большевиков. Кладут запрет, Но издавать берется Фельтринелли. Скандал на всю Россию - новый знак Реакции. Кричат едва не матом: "Ступайте вон, товарищ Пастернак!". Но Пастернак останется. Куда там! Унизили прозванием жида, Предателем Отчизны окрестили... Сей век не для поэтов, господа. Ведь вот и Блок... (Но Блока все простили).
Добавим: в восемнадцатом году Большевики под громкие проклятья Бежали - кто лесами, кто по льду. Ильич ушел, переодевшись в платье И не боясь насмешек. Что слова! "А вы слыхали, батенька, что лысый Оделся бабой?" - "Низость какова!". Но он любил такие компромиссы. Потом осел в Швейцарии. Туда ж - Соратники (туда им и дорога). Уютный Цюрих взят на абордаж. В Швейцарии их стало слишком много. Евреев силой высылают вслед. Они, гонимы вешними лучами, Текут в Женеву, что за пару лет Наводнена портными и врачами, А также их угрюмыми детьми: Носатые, худые иудеи, Которые готовы лечь костьми За воплощенье Марксовой идеи. Количество, конечно, перейдет В чудровищное качество, что скверно. Швейцарии грозит переворот. И он произойдет. Начнется с Берна. Поднимутся кантоны, хлынут с Альп Крестьяне, пастухи, и очень скоро С землевладельца снимут первый скальп. Пойдет эпоха красного террора И все расставит по своим местам. Никто не миновал подобных стадий. Одним из первых гибнет Мандельштам, Который выслан из России с Надей. Грозит война, но без толку грозить: Ответят ультиматумом Антанте, Всю землю раздадут, а в результате Начнут не вывозить, а завозить Часы и сыр, которыми славна В печальном, ненадежном мире этом Была издревле тихая страна, Столь гордая своим нейтралитетом. Тем временем среди родных осин Бунтарский дух растет неудержимо: Из сельских математиков один Напишет книгу о делах режима, Где все припомнит: лозунг "Бей жидов", Погромы, тюрьмы, каторги и ссылки, - И в результате пристальных трудов И вследствие своей бунтарской жилки Такой трехтомник выдаст на-гора, Что, дабы не погрязнуть в новых бурях, Его под всенародное ура Сошлют к единомышленникам в Цюрих. С архивом, не доставшимся властям, С романом карандашным полустертым Он вылетит в Германию, а там Его уже встречает распростертым Объятием, не кто иной, как Бёлль. Свободный Запад только им и бредит: "Вы богатырь! Вы правда, соль и боль!". Оттуда он в Швейцарию поедет. Получит в Альпах землю - акров пять, Свободным местным воздухом подышит, Начнет перед народом выступать И книгу "Ленин в Цюрихе" напишет.
Мир изменять - сомнительная честь. Не лечат операцией простуду. Как видим, все останется, как есть. Законы компенсации повсюду. Нет, есть одно. Его не обойду - Поэма получилась однобока б: Из Крыма в восемнадцатом году В Россию возвращается Набоков. Он посмуглел, и первый над губой Темнеет пух (не обойти законов Взросления). Но он везет с собой Не меньше сотни крымских махаонов, Тетрадь стихов, которые не прочь Он иногда цитировать в беседе, И шахматный этюд (составлен в ночь, Когда им доложили о победе Законной власти). О, как вырос сад! Как заросла тропа, как воздух сладок! Какие капли светлые висят На листьях! Что за дивный беспорядок В усадьбе, в парке! О, как пахнет дом! Как сторож рад! Как всех их жалко, бедных! И выбоина прежняя - на том же месте - след колес велосипедных, И Оредеж, и нежный, влажный май, И парк с беседкой, и роман с соседкой - Бесповоротно возвращенный рай, Где он бродил с ракеткой и рампеткой. От хлынувшего счастья бестолков, Он мельком слышит голос в кабинете - Отцу долдонит желчный Милюков: "Несчастная страна! Что те, что эти!". И что с того, что эту память он В себе носить не будет, как занозу, Что будет жить в Отчизне, где рожден, И сочинять посредственную прозу - Не более; что чудный дар тоски Не расцветет в изгнании унылом, Что он растратит жизнь на пустяки И не найдет занятия по силам... В сравнении с кровавою рекой, С лавиной казней и тюремных сроков, - Что значит он, хотя бы и такой! Что значит он! Подумаешь, Набоков.
Posted: 24.02.13 21:36. Post subject: Вера Полозкова Пос..
Вера Полозкова
Посвящается юзеру susel_times
Морозно, и наглухо заперты двери. В колонках тихонько играет Стэн Гетц. В начале восьмого, по пятницам, к Вере, Безмолвный и полный, приходит пиздец. Друзья оседают по барам и скверам И греются крепким, поскольку зима. И только пиздец остается ей верным. И в целом, она это ценит весьма. Особо рассчитывать не на что, лежа В кровати с чугунной башкою, и здесь Похоже, все честно: у Оли Сережа, У Кати Виталик, у Веры пиздец. У Веры характер и профиль повстанца. И пламенный взор, и большой аппетит. Он ждет, что она ему скажет «Останься», Обнимет и даже чайку вскипятит. Но Вера лежит, не встает и не режет На кухне желанной колбаски ему. Зубами скрипит. Он приходит на скрежет. По пятницам. Полный. И сразу всему.
Posted: 09.06.13 19:18. Post subject: Немного прозы - Э. Л..
Немного прозы - Э. Лимонов .
Траля-ля! Траля-ля! Так и хочется загалопировать куда-нибудь в лес с поляны, в ряду таких же хорошеньких, маленьких, завитых, в белых чулочках пажей – вслед за маленькой обольстительной принцессой, улыбающейся сквозь шиповные кусты.
Загалопировать. Попробуй. Ведь тебе тридцать четыре года. Принцесса вызовет полицию, приедут санитары – объясняй тогда, объясняй, что ты паж. И куда делись другие пажи.
Это было в Централ-Парке, где я облюбовал одну девочку.
Posted: 25.09.13 11:36. Post subject: Евгений Евтушенко О..
Евгений Евтушенко
Отрывок из поэмы "ФУКУ"
Предатель молодогвардейцев , Нет, не Стахович, не Стахевич, теперь живет среди индейцев и безнаказанно стареет . Владелец грязненького бара под вывеской «У самовара» он существует худо-бедно, и все зовут его Дон Педро. Он крестик носит католический, его семейство увеличивается, и в баре ползают внучата - бесштанненькие индейчата. Жует, как принято здесь, бетель, он местных пьяниц благодетель, но, услыхав язык родимый, он вздрогнул, вечно подсудимый. Он вытер руки о штаны, смахнул с дрожащих глаз блестинку, и мне сует мою пластинку "Хотят ли русские войны" "Не надо ставить!...» «Я не буду!... Как вы нашли меня, иуду? Что вам подать? Несу, несу... Хотите правду - только всю?..." Из Краснодона дал он драпа в Венесуэлу через Мюнхен, и мне про ужасы гестапо рассказывает он под мухой. «Вот вы почти на пьедестале, а вас хоть una vez пытали? Вам заводную ручку в culo втыкали, чтоб кровь хлестнула? Вам в пах плескали купороса? По пальцам били doloroso? Я выдавал сначала мертвых, но мне сказали: "Без уверток!" Мою сестру со мною рядом они насиловали стадом/ “электропровод ткнули в ухо, Лишь правым слышу. В левом - глухо. Всех предал я, дойдя до точки, не разом, а по одиночке. Что мог я в этой мясорубке? Я - traidor Олега, Любки. Ошибся в имени Фадеев... Но я не из шпиков-злодеев. Я поперек искромсан, Вдоль. Не я их выдал - моя боль... Он мне показывает палец, где вырван был при пытке ноготь, и просит он, беззубо скалясь, его фамилии не трогать. "Вдруг живы мать моя, отец!? Пусть думают, что я - Мертвец. За что им эта vergyenza?" И наливает ром с тоской предатель молодогвардейцев своей трясущейся рукой...
una vez - один раз (исп.) culo - зад (исп) traidor - предатель (исп). Vergyenza - позор (исп)
Posted: 01.11.13 22:57. Post subject: Стас Барецкий Тут с..
Стас Барецкий
Тут с женой своей Нинухой постановку посмотрели Это ж, сука блядь, порнуха. Мы с Нинухой охуели Нам с супругой так хотелось к Мельпомене прикоснуться А актриса, блядь, разделась и давай на сцене гнуться И кольцо висит на пузе - Нинка в шоке, я краснею Вот такие нынче музы - я хуею
Дядя Ваня ... В Москву, в Москву...
Дальше - больше, выше холм. И актриску будто ловят Ну а эта Шерон Стоун - целку строит Типа, сударь я вам рада, но не надо, но не надо Ну, короче, колебалась и отдалась Вот такая, сука, пьеса - отодрал урод принцессу Все при нас происходило - тошно было Нинка - та с лица упала, во попала Режиссер там был новатор - обосрал Большой театр Обосрали все нахалы — театралы
Все обосрали, суки рваные, падлы... Интеллигенция хуева...
Posted: 28.02.14 21:40. Post subject: Дмитрий Быков Путин..
Дмитрий Быков
Путин и мужик
В сапогах, в потёртой блузе, С бодуна, во всей красе, Шёл мужик по кукурузе. По несжатой полосе.
Пиджачок торчал кургузо, Из цигарки шёл дымок… Думал: «Вот же — кукуруза». Дальше думать он не мог.
Вдруг зарявкали моторы, Подошёл комбайнов строй. А в комбайне — тот, который! А в соседнем — тот, второй…
В куртках фирменной расцветки, В окруженьи поселян, И в руках у них — ракетки. И у каждого — волан.
Неприступный, как гостайна, И стремительный, как «вжик», Путин вышел из комбайна. Путин. Тут и сел мужик.
Вышел, солнцем осияен, Наступил в родную слизь. «Что трясёшься, россиянин? Это правильно. Трясись».
Увидавши пред собой их, Поселянин заблажил: «Как же вас сюда, обоих? Чем я это заслужил?»
Неожиданно доступен, (Вербовать–то он мастак) «Да не бойсь», — промолвил Путин, — «Мы с Димоном — просто так.
Просто нынче за обедом, Доедая эскалоп, Мы подумали с Медведом — Замутить ещё бы что б?
Всё мы делали, чего там, Забавляя всю страну, Управляли самолётом, Погружались в глубину.
Нежной дружбы не таили Пели рок, коров доили, Твиттер, свитер, Макинтош, Лыжи, танцы, всё, что хошь.
И в трезвоне чашек чайных Был ответ произнесён — Мы ни разу на комбайнах Не играли в бадминтон.
Ни в России, ни в Союзе Так не делали, скажи? И при этом — в кукурузе. Ведь смешней же, чем во ржи?»
Совершенно оболванен От таких серьёзных тем, Тихо ахнул поселянин: «Вот же круто! А зачем?» Путин скушал эту дерзость И ответил не по лжи: «А чего ещё тут делать? Ну не править же, скажи?»
И мужик, напрягши память, Так и брякнул королям: «Правда. Лучше вам не править, Лучше так вот — по полям…
Чтоб ракетки и воланы, И комбайн для куражу… А какие ваши планы? Я хоть бабе расскажу».
И с усмешкою, как ангел, Он сказал: «Примерно так — То ль на лыжах в акваланге, То ли в танке на журфак».
Что тут скажешь, что предложишь, Лёжа в страхе на стогу: «Как ты так без литра можешь?» «Да уж», — молвил он, — «могу»
Posted: 27.06.14 20:20. Post subject: Россия …плат узорн..
Россия
…плат узорный до бровей Алекандр Блок
Ты белые руки сложила крестом, лицо до бровей под зеленым хрустом, ни плата тебе, ни косынки – бейсбольная кепка в посылке. Износится кепка – пришлют паранджу, за так, по-соседски. И что я скажу, как сын, устыдившийся срама: «Ну вот и приехали, мама».
Мы ехали шагом, мы мчались в боях, мы ровно полмира держали в зубах, мы, выше чернил и бумаги, писали свое на рейхстаге. Свое – это грех, нищета, кабала. Но чем ты была и зачем ты была, яснее, часть мира шестая, вот эти скрижали листая.
Последний рассудок первач помрачал. Ругали, таскали тебя по врачам, но ты выгрызала торпеду и снова пила за Победу. Дозволь же и мне опрокинуть до дна, теперь не шестая, а просто одна. А значит, без громкого тоста, без иста, без веста, без оста.
Присядем на камень, пугая ворон. Ворон за ворон не считая, урон державным своим эпатажем ужо нанесем – и завяжем.
Подумаем лучше о наших делах: налево – Маммона, направо – Аллах. Нас кличут почившими в бозе, и девки хохочут в обозе. Поедешь налево – умрешь от огня. Поедешь направо – утопишь коня. Туман расстилается прямо. Поехали по небу, мама.
Posted: 31.07.14 11:17. Post subject: Я не был в жизни сча..
Я не был в жизни счастлив ни минуты. Все было у меня не по-людски. Любой мой шаг опутывали путы Самосознанья, страха и тоски. За все платить — моя прерогатива. Мой прототип — персидская княжна. А ежели судьба мне чем платила, То лучше бы она была должна.
Мне ничего не накопили строчки, В какой валюте их ни оцени… Но клейкие зеленые листочки?! Ах да, листочки. Разве что они.
На плутовстве меня ловили плуты, Жестокостью корили палачи. Я не был в жизни счастлив ни минуты! — А я? со мной? — А ты вообще молчи!
Гремя огнем, сверкая блеском стали, Меня давили — Господи, увидь!— И до сих пор давить не перестали, Хотя там больше нечего давить.
Не сняли скальпа, не отбили почки, Но душу превратили в решето… А клейкие зеленые листочки?! Ну да, листочки. Но зато, зато —
Я не был счастлив! в жизни! ни минуты! Я в полымя кидался из огня! На двадцать лет усталости и смуты Найдется ль час покоя у меня?
Во мне подозревали все пороки, Публично выставляли в неглиже, А жизни так учили, что уроки Могли не пригодиться мне уже.
Я вечно был звеном в чужой цепочке, В чужой упряжке — загнанным конем… Но клейкие зеленые листочки?!— О Господи! Гори они огнем!—
И ведь сгорят! Как только минет лето И цезарь Август справит торжество, Их дым в аллеях вдохновит поэта На пару строк о бренности всего.
И если можно изменить планиду, Простить измену, обмануть врага Иль все терпеть, не подавая виду,— То с этим не поделать ни фига.
…Катают кукол розовые дочки, Из прутьев стрелы ладят сыновья… Горят, горят зеленые листочки! Какого счастья ждал на свете я?
Posted: 21.12.14 00:46. Post subject: Русское пиво П..
Русское пиво
После пива "Бочкарева" Мы просрались не хуево, А потом весь понедельник Я пердел, как "Старый мельник", А затем с "Очаково" Так же одинаково. Выпил Я его баллон, И всю ночь трубил, Как слон. С "Балтики", что номер пять Обосрался я опять! После пива номер шесть Уж не мог не встать не сесть. В туалет достало бегать, Выпил сразу номер девять, И теперь мне все равно, Что блевота, что гавно.
* * * Запах лжи, почти неуследимый, сладкой и святой, необходимой, может быть, спасительной, но лжи, может быть, пользительной, но лжи, может быть, и нужной, неизбежной, может быть, хранящей рубежи и способствующей росту ржи, все едино - тошный и кромешный запах лжи.
- user online
- user offline